Вернувшийся в Россию хоккеист Сергей Зубов и сегодня — одна из самых загадочных фигур. За полтора года почти не давал интервью. Уезжал когда-то в Америку с репутацией среднего игрока — но встал вровень с ярчайшими звездами НХЛ. Яромир Ягр передал Сергею через меня поклоны: «Пожалуй, Зубов лучший защитник, которого я встречал…» Но Сергей отчего-то грустен. Может, погода тому виной?
— Полтора года в России. Счастливое время?
— Это для меня слишком сложный вопрос. Очень угнетает, что не играю. Каждый день прихожу на каток, смотрю: вот моя форма, вот клюшки. Я катаюсь, тренируюсь. А вечером сижу на трибуне. Тяжело!
— Тогда давайте о другом. Самый интересный человек, с которым познакомились за эти полтора года?
— В хоккейном мире знакомств не было, зато в конце прошлого сезона встретился с дирижером Мариинского театра Михаилом Татарниковым. Неординарная личность. Оказался фанатом хоккея.
— Познакомились на хоккее?
— В театре. Ходил в Мариинку с женой и детьми. Супруга у меня в курсе всех событий — постоянно ходим на какие-то концерты. Были на A-ha, «Океане Эльзы», на «Граммофонах» каких-то, в опере… Но особенно любим балет.
— Вот так новость.
— Я начал разбираться! Хороший балет — это кайф. Весь репертуар Мариинского театра видели. Да и в Михайловском тоже. Это довольно интересно — там поменялось все руководство, и в театре огромные перемены.
— К лучшему?
— Да. Рекомендую. И обязательно сходите на «Лебединое озеро» в Мариинку. Я был потрясен.
— Живя в Петербурге, стоит не только на балет ходить. Еще на футбол.
— Я хожу. Руководство СКА помогло билетами — я не только на «Зените» бывал, но и на сборной. Спасибо Вадиму Фисько и Андрею Точицкому.
— Неординарный вы человек, Сергей.
— Я-то ладно, а вот жена Ирина у меня действительно неординарный человек. Самая умная, мудрая женщина на свете. И самая красивая. А сын Павел умнее нас с женой, вместе взятых, раз в пять. Я поражаюсь!
— Чему?
— Очень хорошо себя помню 17-летним — был совершенно другим. В школе меня почти не видели, все время где-то в хоккей играл. Правда, умудрился закончить без троек. Отцу даже грамоту дали за такое воспитание, дома хранится. А мой сын обожает школу. Говорить может на любую тему — хоть математика, хоть музыка.
* * *
— Балет вы для себя за эти полтора года открыли. А какого-нибудь хоккеиста?
— Да. Меня поразил Илья Никулин. Вроде не из молодых, давно уже сборник, но все равно стал открытием. Смотрю на его хоккей и получаю удовольствие. Я вообще люблю наблюдать за защитниками. У Никулина чутье, он все контролирует. Классный игрок.
— В Америке заиграл бы?
— Спокойно.
— Недавно Максим Соколов поразил меня фразой: «Роберт Эш гораздо сильнее меня как вратарь».
— Я могу те же слова сказать про Никулина. Он гораздо сильнее меня.
— А самый большой нераскрывшийся талант на вашей памяти?
— Я в молодежной команде ЦСКА играл с двумя гениальными ребятами — Толя Фетисов и Толя Виноградов. Фетисов был потрясающий игрок, царство ему небесное. До сих пор эти похороны перед глазами.
— Вячеслав Фетисов говорил, что брат был талантливее его.
— Это правда. Только вот Толя был нападающим. Виноградов тоже казался уникумом. Манерой игры напоминал Сашку Могильного. Даже не знаю, что с ним стало.
— Если говорить о героях сегодняшнего дня — провал Набокова вас удивил?
— Я бы не назвал это «провалом». Вы попробуйте себя представить в шкуре Набокова. Я, например, попытался. Когда дома неспокойно, на площадке сконцентрироваться не получается. Будь Женя готов на сто процентов, мы увидели бы совсем другого вратаря. Еще Набоков недооценил уровень игры в КХЛ. Мне жаль.
* * *
— Хоть раз были близки к тому, чтобы тоже собрать чемоданы?
— Пару раз — в первые полгода. Но сейчас все иначе. Год назад я сначала внутренне проговаривал фразу по-английски, а потом произносил на русском.
— Бэрри Смит не сдержал слез, расставаясь со СКА. А Занатта?
— Понятия не имею. Его отправили в отставку после выездной игры, меня там не было. В Питере уже не встретились. Прощание не состоялось.
— Юлиус Шуплер сказал: «Будь моя воля, в раздевалке звучала бы только музыка Верди». Какую ставили бы вы?
— Разную. Под настроение.
— Мне кажется, люди из СКА «Океан Эльзы» не одобрили бы.
— С чего вы взяли? Ошибаетесь!
— В чем эти полтора года вас изменили как человека?
— Я более трезво взглянул на жизнь в России. Еще лучше понимаю, как долго этой стране надо идти, чтоб куда-то прийти. Вы меня понимаете?
— Стараюсь. Но вы и прежде на этот счет, кажется, не обольщались.
— Но я всегда оставался русским человеком. Очень переживал за Россию и за людей здесь. За общество, если оно есть в России. Пытаешься сравнивать с Западом, и не можешь понять: почему так? Да вот пример — собираюсь на встречу с вами. Дороги от квартиры до «Юбилейного» — 6 минут. Шесть! А я добирался полтора часа! Почему?
— Почему?
— В больших американских городах улицы убирают ночью. Когда нет машин. В Петербурге либо не убирают вообще, либо посередь дня. Это мелочь, я понимаю…
— За эти полтора года вы стали еще большим фанатом Америки?
— Ни в коем случае. Я просто глубже окунулся в жизнь России. Переживаю сильнее, постоянно об этом думаю. А еще думаю о своих детях.
— То есть?
— У меня сейчас из-за травмы много свободного времени, провожу его с детьми. Начал сознавать, как много терял прежде. Не воспитывая по-настоящему. Сейчас все это сказывается.
— Как?
— Не тот уровень тепла в отношениях с детьми, хочется большего. Что-то я упустил. Они быстрее повзрослели, чем я ожидал.
* * *
— Черта характера, от которой с удовольствием избавились бы?
— Моментально взрываюсь. Стоит быть посдержаннее. Иногда проклинаю собственную эмоциональность. Пару недель назад жестко поговорил с сыном — потом жалел…
— Вся жизнь состоит из мелких открытий. Последнее ваше?
— Недавно для себя открыл — как классно, когда собирается вся семья: и мы, и бабушки с дедушками!
— Прежде этого не чувствовали?
— Праздники проводили вместе, но так тепло эти встречи не воспринимал. Чем старше становишься, тем сильнее осознаешь, как это важно. Вот недавно собрались под Тулой.
— Последний страх, с которым справились?
— Вел машину, дорога ледяная. Немного зазевался, автомобиль впереди затормозил, а я поздновато среагировал. Летел в него и понимал, что сейчас врежусь.
— Так и случилось?
— Остановился в сантиметре. Было очень страшно, но взял себя в руки.
— Помню, как-то на Невском дожидался Радимова, а тот подъехал с другой стороны. И, недолго думая, развернулся через две сплошные на глазах у всех. Вы так могли бы?
— Несколько раз делал — как раз на Невском. Ни разу не взяли. Зато поймали в другом месте.
— Во сколько обошлось?
— Тысяча рублей.
— Недорого. В Москве стоит пять. Год назад мы с вами встречались — и вы казались очень напряженным от жизни в России. Сейчас напряжение ушло?
— Осталось. В России вообще нельзя расслабляться, к сожалению.
* * *
— Андрей Николишин мне недавно рассказывал: «Самый совершенный игрок, которого знаю — Зубов». Кого назвали бы вы?
— Если форвард — Яромир Ягр. Если защитник — Крис Пронгер. Если вообще — Петер Форсберг. Я называю тех, против кого играл и мне было тяжело.
— Есть ли в нынешнем СКА человек, про которого можете сказать: «Я им восхищаюсь»?
— Восхищаюсь я Лехой Яшиным. Когда он в ударе, на пике игры, на кураже — это прекрасно…
— С кем в СКА особенное удовольствие говорить не на хоккейные темы?
— С Лехой Петровым. А еще, пожалуй, с Максом Соколовым и Серегой Брылиным.
— Будь вы журналистом, к кому в СКА отправились бы на интервью в первую очередь?
— Если смотреть на сегодняшнюю ситуацию, я бы отправился говорить с тренерами.
— А если говорить с человеком не из хоккея?
— К Стиву Джобсу. Основателю Apple.
— Один из вице-президентов «Альфа-банка» выступал в журналах как эксперт по моде. О чем можете профессионально рассуждать вы — не считая хоккея?
— Об электронике. Разбираюсь и в компьютерах, и в телефонах. Новые технологии мимо меня не проходят. Все лучшее, что выходит, — сразу у меня.
— Сейчас у вас какой телефон?
— Четвертый iPhone. Сильнее ничего не изобрели. С одной стороны, я ненавижу телефонные звонки. А с другой — не смогу обойтись без телефона даже день.
— Писатель Владимир Войнович сказал: «Я достиг в жизни гораздо большего, чем ожидал». Это ведь и ваша история?
— Может быть! Я уж точно, начиная играть, не предполагал, что стану олимпийским чемпионом и выиграю Кубок Стэнли. Сам от себя не ожидал. Не знаю, что было бы, если б не везение. Попал в фарм-клуб, но тут Брайан Лич получил травму и меня вызвали в первую команду. Дали шанс. Вторую половину сезона-1992/93 провел в основном составе «Рейнджерс». И — пошло.
— Нет ощущения, что все это было не с вами? Прошлая-прошлая жизнь?
— Наоборот. Все настолько близко — будто вчера было. Я постоянно об этом думаю, вспоминаю свою юность. Каждый день.
— Виктора Тихонова?
— Конечно. Виктор Васильевич расслабиться не давал.
— Мозякина поражало, как Виктор Васильевич, забывшись, надевал две шапочки на тренировку.
— Я тоже удивлялся. А потом понял — он специально надевает.
* * *
— 40 лет — это «еще» или «уже»?
— В моей ситуации — «уже». Однозначно. По хоккейным меркам 40 лет — это совсем глубоко. По обычным — самое начало. Сыну 17 лет, уже можно общаться на равных. Есть любимое дело. Посмотрим, как сложатся ближайшие полгода. Многое для меня решится. А просыпаясь, я чувствую себя 15-летним… Прихожу на тренировку — и хочется подурачиться. Чтоб тренер на тебя гаркнул. Для меня хоккей — удовольствие.
— Если скажу, что доиграете до сорока пяти — рассмеетесь и ответите: «Никогда в жизни»?
— Не зарекаюсь. Может, в 51 сыграю, как Вячеслав Александрович.
— Пара советов хоккеисту, который мечтает доиграть до сорока.
— Не смотри назад. Правильно питайся.
— Встречали хоть одного хоккеиста, который питался чем хотел — и доиграл до серьезных лет?
— Нет таких.
— Значит, вас не встретить в «Макдоналдсе», как Доминика Гашека?
— Раз в месяц с семьей ходим. Мне кажется, там вкусно.
— Лучший год в вашей жизни?
— 94-й и 99-й. Два Кубка Стэнли. В эти же годы у меня родились дети. А особенно здорово как хоккеист я чувствовал себя на третий год в НХЛ. Не то что «могу все», но чувствовал огромную силу.
— Чем вы сегодняшний отличаетесь от Зубова из 1994-го?
— Намного медленнее. Не такой техничный. Прежде мог разогнаться, на одной ноге обыграть двоих — троих. Сейчас такого нет, дриблинг на убыль. Зато я мудрее.
— По имени-отчеству вас в команде называют?
— Да, взяли моду. Мне непривычно, поначалу пытался с этим бороться. С особенным удовольствием по имени-отчеству меня Леха Петров называет. Будто издевается.
— Год назад вы рассказывали: «Каждый день у меня что-то болит». Что болело сегодня?
— Сегодня — как вчера и позавчера — ноет тазобедренный сустав. Работаю через боль.
— Анатолий Тимощук запросто мог прокатиться по Питеру на маршрутке. У вас такой опыт был?
— На метро ездил, на маршрутке — не решился. Страшно. Половина водителей не умеет водить, другая половина — говорить по-русски.
* * *
— Среди тихих мест Петербурга появилось любимое? Куда повели бы американских друзей?
— В Александровский парк, это возле Спаса-на-Крови. Обожаем там гулять семьей. А если хочется посидеть в тихой обстановке — неподалеку от нашей квартиры чудесный ресторан, «Волна».
— Лучший ресторан в Питере?
— Нет, лучший для меня другой. Маленький, домашний ресторанчик. Называется «Марьиванна». Кстати, недалеко от «Юбилейного» — чуть в сторону от Большого проспекта.
— Живете вы где?
— Около «Авроры», Петроградский район. Замечательное место, самый центр. Сводил детей на «Аврору», фотографировались. Они, правда, так и не поняли, что за «Аврора» такая…
— В Америке остались люди, по которым скучаете?
— С удовольствием посидел бы, поболтал с Кевином Лоу. Это мой партнер по «Рейнджерс». Повидался бы с ребятами из «Далласа».
— Когда в последний раз поражались собственной сентиментальности?
— Вот моя супруга, Ирина, очень сентиментальный человек. Может плакать по любому поводу, достаточно прочитать что-то в газетах.
— Как здорово.
— Недавно был случай, мы как раз вылетали из Нью-Йорка. Стоим в аэропорту JFK на паспортный контроль и видим, как впереди прощается семья. Молодая пара и мужчина постарше, мусульмане. Как же трогательно! Все вокруг плакали!
— И вы?
— Ирина просто разрыдалась, у меня тоже подступило… Было близко… Последний раз я плакал от счастья, когда в 99-м дочка родилась.
— Где узнают чаще — в Питере или Нью-Йорке?
— В Нью-Йорке. Хоть я отыграл за «Рейнджерс» всего три сезона.
— Последний случай, заставивший вас смеяться?
— Ехал к вам — и хохотал! Честно говорю! Передо мной плелся в пробке человек — вдруг остановился посередь проезжей части, включил аварийку и отправился по своим делам. Как не смеяться? Россия!
* * *
— Сергей Гончар много дрался в России. Потом приехал в НХЛ и понял — для настоящих драк не годится. А вас какие открытия ждали в Америке?
— У меня было открытие в 14 лет, которое помню до сих пор. Первый раз встретился на площадке с канадцами. Три матча на Востоке, три в маленьких городках посередине и еще три в Ванкувере. И вот первый матч, вбрасывание. Канадцы пускают шайбу по борту, мчусь за ней, ничего не жду — и вдруг удар! Бух! Я лежу на льду — и начинаю понимать, что такое канадская игра. Нам тут же забили один гол, другой…
— Чем дело закончилось?
— Мы собрались — и загнали им восемь в ответ. Но удар настолько отложился в голове, что я всю жизнь был готов к чему-то похожему. Даже когда мне позвоночник пытались выбить приемом под названием «шлагбаум».
— Самый грязный хоккеист, против которого играли?
— Джефф Куртнолл, нападающий из «Ванкувера». Вот этот парень был готов действительно на все. Вообще то поколение игроков НХЛ было воспитано по-особенному. Не то что безголовые — наоборот. Очень продуманно играли. Все было направлено на то, чтоб вывести тебя из строя. Еще несколько лет назад нельзя было говорить в интервью, что у тебя болит плечо, — потому что именно в него тебя потом и били бы весь матч.
— Жестокие уроки.
— Полезные. Я вот вспоминаю одно упражнение, которое показалось мне поначалу нелепым. Нам его дали в Далласе в 96-м году. Нас, пятерых защитников, отправили на лед минут за сорок до начала общей тренировки. Выстроили на синей линии. Упражнение было простое — бросаешь шайбу в зону, догоняешь как можно скорее и выбрасываешь что есть сил назад. Не глядя. Обязательно — через стекло. Если в стекло не попадаешь — бежишь назад и делаешь то же самое. Сорок минут бегали и выбрасывали, бегали и выбрасывали!
— Не свалились на лед от усталости?
— Нет. Но запомнили на всю жизнь. Отличное упражнение.
— Что ж тут отличного?
— Во время игры постоянно возникают моменты, когда не знаешь, куда отдать. Когда ты под давлением, это самый правильный способ.
— Когда станете тренером, дадите такое упражнение своей команде?
— Если стану — обязательно.
— Вы видели разных тренеров. Что пролетало рядом с вашей головой?
— Майк Кинэн мог бросить что угодно и в кого угодно. Но особенно прикольно было, когда Пэт Вербик бросил клюшку в тренера, Кена Хичкока. А Кинэн… Особенно хорошо о нем может рассказать Леха Ковалев.
— Почему?
— Однажды, заходя в автобус, Кинэн зарядил ему по почкам. Дескать, не расслабляйся. Ковалев долго сидел, согнувшись.
— Один наш тренер объяснял причины жизненной успешности: «Я очень добрый и честный». Как объясните вы?
— Я очень упорный и трудолюбивый. Ненавижу проигрывать.
— Три занятия, которые вы не умеете делать, но очень хотели бы научиться.
— Не умею играть на гитаре — хоть прежде что-то получалось, но куда-то ушло. Все позабыл. А сын у меня почти профессионал. Вытворяет такие вещи, что мурашки по коже. Вот в такие минуты становлюсь очень эмоциональным. Еще хочу научиться быть лучшим отцом. Хотя я хороший семьянин. А третье… Не знаю. У меня есть пожелание.
— Какое?
— Чтоб мир стал немножко другим. Люди — одна большая семья. Вот я никому не делал зла.
* * *
— Есть разные хоккейные миллионеры. Озолиньш, на время завершив карьеру, про хоккей слышать не хотел. А Каспарайтис, кажется, готов отдать половину своего состояния, чтоб остаться рядом с игрой… Каким будете вы, завершив играть?
— Я буду Каспарайтисом. Из сорока лет своей жизни 33 занимаюсь хоккеем. Это все, что я умею.
— Готовы сказать, что готовы и дальше жить в России?
— Сегодня это для меня самый большой вопрос.
— В Америке вы теряли сознание от обычных уколов. Российских докторов успели удивить?
— Пока ни разу не было. Нахожу способы держать себя в руках. Обычно помогает нашатырь. Или просто ложусь на кушетку. К каждому уколу тщательно готовлюсь. Больше не встречал людей, которые так реагировали бы на уколы.
— Самый необычный Новый год в вашей жизни?
— Бывало, что встречал в самолете. То есть вообще никак. Летишь, смотришь на часы, представляешь, как там Москва гуляет. Весело было в Далласе лет семь назад. На Новый год сначала повалил снег, потом за полчаса все растаяло — и вдруг ударил мороз. Город превратился в каток. Это было очень смешно. Даллас парализовало — американцы и отказаться от машины не могут, и ехать не получается. Общий ступор.
— А вы?
— Я поступил хитрее. Отыграл матч и собирался с семьей в ресторан. Так позвонил в компанию лимузинов, заказал водителя — чтоб он нас отвез. На нашей же машине. Сам боялся садиться за руль.
— Зато не побоялись однажды поучаствовать в программе «Поле чудес».
— Один из выпусков снимали в Нью-Йорке. Не помню, в каком ресторане, — зато отлично запомнил, что ждать кого-то пришлось часа четыре. И эти четыре часа болтали ни о чем с Якубовичем. А потом быстренько сняли отрывок — и разъехались в разные стороны.
— Ничего не запомнилось?
— Запомнилось — насколько празднично все это выглядит на экране, настолько же обыденно во время съемок. Буднично и непримечательно.
— Завтра еще раз позовут — пойдете?
— Нет.
— Равиль Гусманов мне недавно рассказал, как с «Металлургом» играл матч Евролиги где-то во Франции. Раздевалка с крысами, вместо стекла на катке металлическая сетка…
— Ничего себе. Я и не знал, что остались такие дворцы. Хотя мне на память сразу приходит ужас, с которым столкнулся в прошлом году.
— Тоже Европа?
— Новокузнецк. Просто каменный век. Вот над этим, считаю, КХЛ надо работать. Если клуб хочет играть в Лиге — пусть обеспечивает условия. Я оглядывался по сторонам и думал: несчастная команда, которая вынуждена здесь работать постоянно…
— Что шокировало?
— Все. Лед, трибуны, раздевалки.
— Крыс не было?
— Не видел. Зато чувствовал запах из душевой.
* * *
— Вы не попали на последнюю Олимпиаду. Познакомились со словом «депрессия»?
— Была обида. Я считаю, был готов. Форму набрал неплохую. Да что там говорить… Я ведь пытался попасть и на те два чемпионата мира, которые выиграли наши ребята. И оба пропустил из-за травм. Одна случилась вообще в последней игре перед вылетом, против «Ванкувера».
— Вы с Быковым после Олимпиады общались?
— Пару раз поговорили по телефону перед чемпионатом мира. Даже не помню, о чем.
— Если вдруг снова позовут в сборную — что ответите?
— Есть ребята помоложе — они выступят лучше, чем я. Тяжело физически… Я не могу позволить себе выйти на лед с мыслью, что не смогу ускориться в нужный момент. Или сильно бросить. Я уже не готов к двум фронтам.
— Восемь лет вы вообще не приезжали в Россию. Жалеете?
— Нет. У меня появилась семья, маленькие дети. Сплошные хлопоты.
— На какой год без России перестали по ней скучать? Когда проходит ностальгия?
— Года через четыре.
— Перестали приезжать вы после тяжелого эпизода на Кубке «Спартака"-96. Когда на вас напали в ресторане.
— Совершенно верно.
— Переживи вы заново ту ситуацию — что сделали бы иначе?
— Ничего. Все было бы точно так же.
— Этот эпизод к вам не возвращался во сне?
— Никогда.
— Вокруг вас было много хоккеистов — но никто не помог. Почему?
— Да, вокруг было много ребят. Но, наоборот, они и успокаивали, и разнимали. В этом смысле все было нормально.
— Мне казалось, этот случай у вас отнял многих друзей.
— Друзей не отнял. Зато отбил охоту приезжать сюда. Это был грубый наезд на мою жену.
— Вы вступились — и на вас накинулись несколько человек?
— Никто не накидывался, просто какой-то подонок напал на меня сзади. Причем этот человек должен был охранять — а поступил вот так. Один из секьюрити мероприятия.
— Вы улетели с женой на следующий день — и решили, что о России забываете?
— Только не на следующий день. Через несколько. Решили: лучше пока не приезжать. Мы еще долго мысленно возвращались к этому эпизоду. Жена очень переживала, я тоже. Это стало хорошим уроком. Давайте больше не будем об этом? Смысла никакого…
— Хорошо. Тогда скажите — это ведь вы покалечили Кубок Стэнли?
— Не я, зато около моего дома. Я получил его на день и выставил на обозрение для друзей и болельщиков. Подходите, трогайте. И вот один товарищ взял, приподнял — и чашечка отлетела.
— Кубок тяжелый?
— Очень.
* * *
— Кубок вы не ломали, зато стали объектом злой шутки. Это же в вашем номере одноклубники развинтили всю мебель и свалили в туалете?
— Нет-нет, не в моем. Правда, случилось в нашей команде. Это еще не самая злая шутка. Могли взять твой автомобиль, отогнать к ближайшему супермаркету и поставить на резервную парковку инвалидов. Причем поперек. Чтоб занимала три места разом. А на окне написать: «Ненавижу инвалидов».
— Весело.
— Были еще варианты. Пока ты тренируешься, твой автомобиль отгоняют в сторонку, открывают люк и подводят к нему шланг…
— Боюсь предположить, что вливают.
— Не вливают, а насыпают. Крошку пенопласта. Ею засыпают, например, чайник в коробке, чтоб не побился дорогой. Такие машины работают при почтовых отделениях. И вот ты отыскиваешь свой автомобиль, отворяешь дверь — а оттуда все это сыпется.
— Когда слышите про египетских акул, вам страшно? Ведь с акулами сталкивались близко?
— Если б я находился в Египте — было бы страшно. Я в самом деле знаю, что такое акула. Так что хочу сказать людям, которые туда собираются: если природа идет на тебя, лучше изменить планы. Я смотрел в глаза живой акуле, вытаскивал ее своими руками на палубу — это настоящий ужас…
— Какие глаза у акулы?
— Неприятные. В моем гараже до сих пор висит чучело этой акулы.
— Белая?
— Это рыба-молот. У нее плоская башка, впереди себя не видит вообще ничего. Зато просекает все, что творится по бокам. Глаза на кончиках лопастей. Неприятная тварь.
— Долго охотились?
— Целый день, с телевизионщиками четвертого канала, CBS News из Майами. Эти ребята вообще три дня не вылезали из лодки, ждали акулу. У них было задание — репортаж из жизни хищника. Мы уже отчаялись, и вдруг капитан корабля заорал как ненормальный, рванул газ…
— Испугался?
— Надо было подсечь ее на скорости. Через секунду мы увидели, что рыбина попалась как раз на ту удочку, которая и предназначена для акул.
— Их ловят на удочку?
— Конечно. Просто удочка особая, очень тяжелая. Фильмы про гарпуны и газовые баллоны — чепуха.
— Такой улов положено хорошо отметить.
— Не помню, как отметили тогда, но сейчас я вообще бросил пить.
— Какое несчастье. Что-то случилось?
— Завязал, и все. Алкоголь — это огромный вред. Как и табак.
— Но курить-то вы не бросили?
— Пока не бросил. Эта привычка, к сожалению, пока сильнее меня. Курю очень много лет. Но буду пытаться бросить снова и снова. Я присматриваюсь — среди молодых в хоккее почти нет курящих, и это здорово. В мое время в «Рейнджерс» многие дымили.
— Боярский, время от времени бросающий пить, говорит: «Мир становится черно-белым».
— Да наоборот! Я столько для себя открыл! Это большая для меня новость — без алкоголя-то веселее. Сейчас так себя настроил, что даже к пиву не прикасаюсь после игр. Мне больше это не нужно.
Юрий ГОЛЫШАК